И они ковали победу
05.06.2023
Из воспоминаний искусствоведа Аркадия Федоровича Крашенинникова // Подвиг века.- С.222-225.
Аркадий Крашенинников
В тот день мы сдавали экзамен по античному искусству (я тогда учился на первом курсе искусствоведческого факультета). Несколько раз нас прерывали воздушные тревоги — мы спускались вниз, в подвал, и возвращались затем обратно.
Потом было объявлено о наборе студентов в рабочий отряд для оборонительных работ на Карельском перешейке. Большинство студентов поехало туда.
Для нас же, искусствоведов, экзамены еще продолжались. Но и нам нашлась новая общественная работа. Комитет комсомола поручил нашей группе выпуск стенгазет сперва на подшефной фабрике, а затем на призывном пункте военкомата.
К вечеру я вернулся в Академию, в комитет комсомола, и рассказал, каких чудесных людей встретили мы на призывном пункте, как они мне понравились и как мне хочется быть с ними.
Все мои сверстники призывались в армию сразу после окончания школы, я же, по слабости зрения, был освобожден от воинской обязанности и поступил в Академию. Теперь, с началом войны, я понял, что мое место — на фронте.
Через день или два у нас началась массовая подача заявлений о добровольном вступлении в Красную Армию. Название «народное ополчение» появилось позднее. Мы подавали заявления в партком института с просьбой ходатайствовать перед вышестоящими организациями о зачислении нас добровольцами в Красную Армию. Всего было подано более ста заявлений.
Когда дома я сказал маме, что иду добровольцем, она не стала ни плакать, ни отговаривать и ответила:
— Поступай так, как велит сердце.
С этим ее благословением я и пошел в армию.
Народное ополчение
С призывного пункта нас направили в помещение школы, расположенной на углу Четвертой линии и Среднего проспекта. Впервые шли строем, в сопровождении многих наших друзей и подруг. Они остались внизу у дверей, охраняемых дневальными, а мы поднялись наверх в классы, превращенные во временное общежитие.
С этого момента началась жизнь на казарменном положении, хотя мы оставались по сути дела все теми же гражданскими лицами, в гражданской одежде. Нас почти не обучали военному делу, а хотелось поскорее приносить Родине реальную пользу в борьбе с врагом.
Нас переводили из одного здания в другое, мы жили и в университете, и в школе рядом с институтом Герцена.
Постепенно группа добровольцев-академистов начала редеть. То брали шоферов, имеющих права, то ушли несколько наших мальчиков со значками «Ворошиловский стрелок».
Оставшиеся томились бездействием. Нам было обидно, что мы — художники, архитекторы, специалисты редкой и ценной квалификации — не можем почему-то получить никакого полезного применения. Мы предложили организовать саперно-маскировочный батальон. Нам казалось, что именно в таком деле мы — архитекторы и художники — сможем принести наибольшую пользу. Но нас не поддержали.
Лишь в конце июля добровольцы были распределены по тем или иным частям народного ополчения. Группа ребят попала в саперы, другая — в пехотинцы, третья — в артиллеристы. В последней группе был и я.
Николай Рыбаков
Среди ближайших друзей, которые вошли в одно со мной отделение батареи противотанковых орудий, были архитекторы Миша Андрецов. Леня Аксельрод, Коля Рыбаков, Саша Томилин, живописцы Сеня Киммельфельд, Сережа Шомин, график Эммануил Ляндрес, скульптор Ося Богомольный.
Мы получили обмундирование и стали называться бойцами артиллерийского дивизиона первого стрелкового полка первой гвардейской дивизии Куйбышевского района Ленинградского народного ополчения. В то время, еще задолго до создания в рядах Красной Армии советской гвардии, все части Ленинградского народного ополчения получили сразу наименование гвардейских — по аналогии с добровольческими соединениями Красной гвардии революционного Питера.
С неделю мы прожили в здании Института советской торговли (на углу Кузнечного переулка и улицы Марата). Орудий не было, не было и никаких учебных пособий по артиллерии, и мы по-прежнему продолжали заниматься строевой подготовкой и изучением противогаза. Но все-таки мы были уже в форме и потому чувствовали себя бойцами. Первым делом, улучив свободную минуту, побежали фотографироваться. Снялись всем отделением — девять студентов Академии и мальчик из ремесленного училища. Он был самый младший среди нас и к тому же сирота, а потому пользовался всеобщим покровительством и любовью.
В конце июля нас перевели в лагерь, за город. Вышли мы около полуночи и всю ночь шли походным порядком, мимо Кировского завода, по Таллинскому шоссе, за Красное Село. Поход был долгий и достаточно тяжелый для многих, не получивших соответствующей подготовки. Мы шли в полной боевой выкладке — со скатанной шинелью, вещевым мешком, противогазом и винтовкой. Только патронов у нас не было. Некоторые сильно устали, стерли ноги. Поздним утром мы остановились в густом лесу за деревней Телези, где было новое, уже секретное расположение нашей части.
Построили шалаши из веток. Ночи были прохладные, спали не раздеваясь, и все сбивались в кучу.
Командный состав у нас был из запаса, а младшие командиры — даже частью из кадровой армии.
Все мы горели желанием скорее попасть на фронт. Строевая подготовка и политзанятия занимали основное место в балансе времени. Мы добросовестно чистили свои винтовки, научились быстро разбирать и собирать их.
Академический батальон
Очень трудно писать о своих друзьях, с которыми был очень недолго, потому что все они вскоре погибли. Вместе с тем они оставили в моей памяти самые светлые воспоминания.
Миша Андрецов был старше меня на пять лет. Происходил он из рабочей шахтерской семьи, и это всегда чувствовалось в нем. Была какая-то трезвая рассудительность во всех его поступках, спокойствие и уверенность. Большой, сильный и крепкий, он помогал мне осваиваться с очень непривычной для типичного городского маменькиного сынка армейской обстановкой, учил быстро одеваться, накручивать портянки так, чтобы они не сбивались (это он делал лучше всех, был приучен еще с детства). Мы провели полтора месяца вместе, причем почти все время в тяжелых условиях. Однако Миша легко приноравливался ко всему. Была у него какая-то ловкость и хватка — типичные черты умелого, опытного солдата. Я часто думал тогда: из Мишки выйдет герой. Его решительность, постоянное присутствие духа, его сила и ловкость многое обещали.
Ко мне Миша относился без всякой сентиментальной снисходительности, но вместе с тем очень сердечно. Он понимал, что мне труднее, чем многим. Но, понимая это, не делал объектом жалости, а твердо и решительно учил всем тем навыкам, которых так недоставало мне.
Эммануил, а попросту Эмка, Ляндрес обладал совсем иным характером. Это был юноша с утонченной душой, для которого многое, если не все, строилось на полутонах отношений. Мы были с ним однокашниками в буквальном смысле этого слова. Три раза в день мы с Эмкой ели из нашего общего котелка.
Эмке было двадцать шесть лет, мне — девятнадцать. Поэтому он не всегда говорил со мной обо всем. Да в то время особая откровенность была и не в моде. Но мы понимали друг друга без слов, и это чувство понимания еще больше сближало.
Ляндрес был давним и близким другом Оси Богомольного, его я знал еще по комсомольской работе в Академии. Он очень любил пионерскую работу, и я запомнил, как еще в конце 1940 года Богомольный ратовал в бюро за активное участие в комсомольской работе, рассказывал, как он сам любит работу вожатого, и удивлялся, что есть студенты, которые не хотят работать пионервожатыми. Вот таким энтузиастом комсомольской воспитательной работы, большим любителем детей он запомнился еще с довоенного времени.
А в военное время, когда мы жили бок о бок, Ося совершенно очаровал нас.
Это был человек, постоянно несший огромный заряд бодрости, умевший вовремя пошутить и приободрить. Он много и часто пел. Конечно, он стал у нас взводным запевалой.
Саша Томилин, милый, скромный мальчик, немного углубленный в себя, был менее активен, но по-своему очень симпатичен.
Из нашей компании наиболее серьезным был Сеня Киммельфельд — студент живописного факультета. По сравнению со всеми он был уже совершенно взрослым. Ему оставалось всего несколько дней до зашиты и получения диплома художника, когда началась война. Без малейшего колебания он пошел добровольцем.
Ближайшим его другом был Сережа Шомин — тоже живописец, человек сложной и интересной судьбы. Из всей группы только мы остались живыми. В памятном бою под селом Большая Вруда, когда было разбито наше подразделение, он попал в плен, долгое время находился в неволе, бежал к партизанам, затем сражался в рядах Советской Армии. После войны закончил Институт имени Репина и сейчас работает в Москве.
Леонид Аксельрод
Мы недолго пробыли на фронте. Наш боевой опыт ограничился всего пятью днями. Пятнадцатого августа 1941 года враги окружили нас на кладбище у села Большая Вруда. Бой протекал в неравных условиях. Наши ребята сражались с большой отвагой и мужеством. Но фашисты наступали на танках, а у нас кроме винтовок был на всю цепь только один ручной пулемет. В этом бою погибли мои друзья, студенты Академии художеств Леня Аксельрод, Миша Андрецов, Ося Богомольный, Сеня Киммельфельд, Эмка Ляндрес, Саша Томилин.
«Данцигер форпостен»
Это случилось уже более четверти века назад. Но до сих пор память о погибших друзьях свято хранится. В самое тяжелое для страны время они твердо верили в нашу победу и отдали жизнь за нее. Благодаря беззаветной стойкости многих тысяч таких, как они, защитников Ленинграда, в наш город не вошел ни один вооруженный солдат врага.
В начале 1945 года советские войска вступили на территорию Германии. Фашистские пропагандисты призвали к обороне страны. В эти дни мне попался экземпляр газеты «Данцигер форпостен», одного из наиболее оголтелых рупоров нацизма. Наши части приближались к Данцигу. И вот в газете, вопящей о защите этого города, фашистские пропагандисты в качестве высшего примера мужества и стойкости указывали на защитников Ленинграда. Да, стойкость ленинградцев стала образцом. Когда я прочел эту набранную готическим шрифтом статью, предназначенную вдохновить фольксвер, я - бывший боец Ленинградского народного ополчения — почувствовал особую гордость: ведь даже наши враги в худшую для себя минуту пытаются вдохновиться примером ленинградцев, видят в обороне Ленинграда вершину человеческой доблести.
Мужество, которое помогло Ленинграду устоять, помогло общей победе. Вот почему, вспоминая погибших друзей, я могу уверенно утверждать: и они ковали победу.
